Владимир Шемшученко.
Иссякает и гибнет родник языка,
И глаголы растут, как дурная трава.
До краев наполняю гранёный стакан,
Выпиваю до дна,
                        и светла голова.
Опускаюсь в колодец, на самое дно.
Вся душа в синяках, но об этом потом...
Бессловесному страшно в миру и темно,
Даже если себя осеняешь крестом.

Отец, ты слышишь, как гудит земля? -
Они встают и требуют расплаты...
Страна моя - лишь остов корабля,
И вместо парусов - опять плакаты.

Лишь царство отрывных календарей,
Где листопад бесчинствует бумажный,
Где души обворованы на треть
И каждый - соучастник этой кражи.

ДВОЙНИК.
Остановлюсь, а он ещё в движенье.
Прикуриваю - гневно морщит нос.
Он - суть, моё кривое отраженье
С копною нерасчёсанных волос.

Его не любят все мои друзья,
И он им платит тем же, и с острицей.
Он знает то, чего не знаю я.
Он улетит, а мне не опериться.

И клонится в закат двадцатый век.
Не нужно быть поэтом, чтоб увидеть, -
Так может только русский человек:
Любить,
            и в то же время - ненавидеть.

Разбежались круги по уснувшей воде.
Темнота навалилась на вспыхнувший бакен.
Я читаю стихи утонувшей звезде
И лежащей у ног остромордой собаке.

Надо мной ветер трогает крону сосны.
Утром в путь.
                   Остается лишь самая малость -
Зачерпнуть котелком отраженье луны
И в рюкзак уложить тишину и усталость.

Метафора вышла из моды.
Сгорают поэты-друзья.
В зеркальную дверцу комода
Глядеть опасаюсь и я.

Мы были командой отличной,
По-братски делили успех,
Вино запивали "Столичной"...
Но за море взяли не всех.

Теперь зубоскалят невежды,
Успех растворился, как дым.
Я был "подающим надежды"
И стал, наконец, - "молодым".